С другой стороны, есть огромное количество стран – Афганистан, Конго, которые к свободному рынку не спешат присоединяться и явно не присоединятся в ближайшем будущем. Вряд ли мы увидим в Афганистане в ближайшем будущем фабрики по производству микроэлектроники.
Если посмотреть, чем отличаются эти страны от Америки или от Швеции, то самая простая разница заключается в том, что в странах типа Афганистана или Конго насилие эффективно, а в странах типа Америки насилие не эффективно. Когда человек убивает в Афганистане, про него говорят: ой, какой крутой полевой командир, вот он убил 20 человек, вот он убил 100 человек, вот он похитил 20 мальчиков, как круто. Никогда про человека, который живет в Америке, не скажут – похитил 20 человек, как круто. Это человек просто преступник, жизнь которого рано или поздно кончится на электрическом стуле.
Причем речь не идет о насилии тайном, речь идет о насилии открытом, когда все показывают на человека и говорят: вот как здорово, вот скольких он убил. Т.е. если в стране, где насилие не эффективно, действует цикл деньги-капитал-деньги, то в странах, где насилие эффективно, именно насилие является капиталом. Люди вкладываются в насилие, люди вкладываются в публичность насилия, люди вкладываются в вооруженных людей, которые будут совершать насилие ради них.
И, естественно, такая группа интересов, если она правит в обществе – не важно, как это общество называется, Афганистан или Конго, – она не заинтересована в появлении любой другой группы интересов. И как в Америке, чтобы преуспеть, глупо похищать мальчиков, точно так же в Афганистане, чтобы преуспеть, глупо пытаться строить заводы. Это тактика успеха.
Теперь очень интересно посмотреть, как оно происходило исторически насчет эффективности насилия. Мы видим, что традиционные общества, они очень часто прибегали к насилию, для них очень часто оно было эффективно. Германцы, завоевывающие Римскую империю, считающие неправильным, позорным брать трудом то, что можно брать грабежом, это типичный пример эффективности насилия.
Но в традиционном обществе был настолько низок уровень собственно производства, все-таки настолько слабы связи с зарубежьем, что всегда внутри традиционного общества существовала огромное количество ремесленников, которые что-то производили и которые самим своим существованием были той средой, из которой впоследствии возникала развитое промышленное производство, а за ним свобода.
Когда началась промышленная революция, страны разделились на две половины. В Западной Европе промышленная революция способствовала росту свободы, потому что чем более свободен был ремесленник, тем больше он производил. А в Восточной Европе революция пошла другим путем.
Грубо говоря, российский дворянин или польских шляхтич, когда у него не было собственной развитой базы для производства в стране и когда он думал о том, как ему теперь получить больше роскошных товаров из-за границы, ответ был очень простой: «А давай-ка я выжму больше денег из моих крестьян». И началось так называемое вторичное закрепощение. Т.е. парадоксальным образом то, что в Западной Европе способствовало увеличению свободы, в Восточной Европе способствовало уменьшению свободы.
И сейчас в мире мы видим этот самый процесс, просто дошедший до некоторого логического результата. Дело в том, что сейчас в мире же нет традиционных обществ, нет ни одной экономики, которая заключается в том, что кто-то плетет лапти и сам их носит. Если вы приедете в беднейшую страну Африки, вы увидите на ее обитателях вовсе не домотканую ткань, а вы увидите на них китайские кроссовки и китайские футболки.
Традиционного общества нет. А вместе с этим традиционным обществом исчезает в мире, разделившемся на две категории стран – там, где насилие эффективно, и там, где насилие не эффективно, – та традиционная среда, которая когда-то порождала спрос на свободу.
Автор
Тема: На рахунок всього Українського. Українська державність. Нація. Куди ідем. Наше місце в світовій геополітиці (Прочитано 352761 раз)