Раньше мы передавали эту информацию в штаб. Но пока информация о противнике дойдет по цепочке до высокого начальника, пока он примет решение, пока это его решение спустится по цепочке до исполнителя – от противника и след простыл… Артиллерия бьет по пустому месту. Или вообще не бьет, если решение о поражении целей не принято… Получается, человек рискует жизнью, собирает разведанные, передает их нам, и все это – впустую…
У патриотов опускаются руки. Поэтому мы стали работать напрямую с артиллеристами и командирами воинских частей, которые заинтересованы в развединформации на своем участке фронта.
Наши люди – патриоты – вхожи в кабинеты сепаратистов, их штабы. Они видят и слышат, что там происходит. Один наш патриот, который разносил чай в штабе сепаров, просто взял и нарисовал нам на карте стрелки, откуда и как они будут наступать на наши позиции. Он запомнил наизусть и количество войск противника, и количество единиц бронетехники. Это была очень точная информация.
Есть много людей, которые готовы с оружием в руках бороться за украинский Донбасс на оккупированной территории. Они соединяются в группы, и готовы устраивать диверсии, добывать важные документы, брать "языка". Для такой партизанской работы нужно бесшумное оружие, нужна взрывчатка, нужны яды… Нужны средства связи. Но никто не хочет этим заниматься. Может что-то делает СБУ – мы не знаем.
С помощью местных жителей мы могли приблизиться к известным полевым командирам, таким как Вампир, Бэтман, захватить их и доставить на нашу территорию.
Мы докладывали по команде, что у нас есть люди в тылу противника, готовые нам помочь в проведении такой операции. Надо только все грамотно спланировать, обеспечить агентов оружием, обеспечить отход всей группы, но эта идея не нашла поддержки…
Через наших людей в штабе боевиков стало известно имя сепарского "почтальона" - человека, снабжающего шпионской информацией противника. Мы стали его контролировать. Почтальонов было несколько, цепочка передачи информации была длинной. "Наш" почтальон брал листик бумаги с разведданными в условленном месте, перевозил в другой район и оставлял в замаскированной "закладке". После чего донесение забирал очередной "почтальон". Мы аккуратно доставали листик из закладки, и заново его переписывали, меняя информацию и координаты…
Командование регулярных войск Российской Федерации, российское ГРУ пытались наладить взаимодействие между всеми бандитскими формированиями на оккупированных территориях.
От нашей агентуры мы узнали, что созывается большая сходка главарей под эгидой российских спецслужб. Поводом для собрания был день рождения одного и з полевых командиров. Боевики захватили школу, устроили там банкет…
Мы установили точное время, когда начнется это мероприятие, чтобы все бандиты находились внутри задания. И попросили нанести удар. Запросили "Смерч". В результате этой операции никто из мирных людей не пострадал. Было уничтожено более пятидесяти главарей бандформирований, выжило только 15, из которых 10 - тяжелораненные. Погибло так же три представителя Главного разведывательного управления России.
Когда мы уходим на ту сторону, то никак не поддерживаем связь с командованием, штаб не знает, где мы находимся. Если есть покрытие мобильной сети – звоним по телефону. Рации не достают. Во время Второй мировой войны были дальнобойные радиостанции у спецназа, а сейчас ничего нет. Если группе нужна поддержка: попали в засаду или надо эвакуировать раненого – надеяться не на кого. Нет ни связи, ни сил и средств у командования это сделать. И вертолеты не летают - запрещено Минскими соглашениями.
Выдвинувшись в заданный район, сразу налаживаем взаимодействие с командирами подразделений, с артиллерией. Мы уходим на задание, находим цели, докладываем по команде, и передаем информацию командирам на местах.
Командиры подразделения, артиллеристы принимают решение о поражении выявленных целей. Это, конечно, неправильно.
Взаимодействие на местах должен организовывать штаб. В штабе должны принимать решение о поражении целей по результатам нашей работы. Но это в идеале. В американской или немецкой армии. У нас же половина времени уходит на установление рабочих контактов с командирами на местах, чтобы тебя не обстреляли, когда ты пойдешь на ту сторону…
Самое страшное не то, что тебе готовит противник; страшнее попасть под свой же "дружественный огонь", потому что свои не знают, где ты находишься…
Война в штабах идет одна, а на местах – другая. Однажды нам нужна была БМП для прикрытия – мы пошли и договорились с командиром соседнего подразделения. Конечно, так нельзя делать – без ведома своего командования. Но если действовать по уставу, пройдут минимум сутки, когда ты получишь эту бронемашину или не получишь ее вообще. А она тебе нужна срочно, и от этого зависит успех всей операции…
По целям, находящимся в стратегии, мы взаимодействуем с начальником разведки сектора. Единого разведывательного органа в рамках сектора не существует. Что-то там есть, на бумаге. Но оно не работает. Никто не занимается сбором и анализом информации от всех силовых структур, развитием агентурной сети, партизанского движения.
Мы фиксируем переход войск и техники из Российской Федерации через нашу границу, следим за тем, куда она направляется. В самом начале войны, когда через границу переходили только отдельные подразделения РФ, мы установили, что в станице М. был построен целый укрепрайон, в котором находилось большое скопление войск.
По нашим координатам артиллерия отстрелялась, но очень осторожно, не сильно… А я думаю, что если бы мы тогда уничтожили базу противника полностью, сжигали бы их колонны, как только они пересекают границу, мы бы остановили агрессию. Никакой путин не справится с таким потоком гробов.
Если к нам заходят российские колонны, а обратно отправляются цинковые гробы – значит, мы начали побеждать. Мы не одолеем врага, если не будем воевать. Наша задача – уничтожение противника. Это нормально для страны, против которой совершена агрессия. Война должна стать всеобщим народным делом, должно быть тотальное уничтожение всех, кто с оружием в руках пришел на нашу землю.
Еще одна проблема - бюрократия. Ты заехал на базу – бегом взять продукты, пополнить БК и тебе надо ехать срочно назад. Но ты не можешь этого сделать. Тебе нужно маршрутные листы отдать, подписать, отчет написать… Столько головной боли… Тебе надо действовать, а тебе говорят: стоп! – садись и пиши. Для чего это во время войны?..
Я первый свой отчет написал три недели назад. Я должен был бы писать отчет каждую неделю, но разве у меня есть время для этого?..
Я должен заниматься противником, находить координаты целей, чтобы мы по ним работали. Если бы я постоянно писал отчеты, это были бы мемуары. Но сколько бы целей тогда не было выявлено и уничтожено?..
Предательство
Однажды мы обнаружили укрепленный лагерь, где находилось несколько сотен боевиков, были там "Грады", бронетехника. Это место надо было сравнять с землей. Чтобы они боялись украинской армии. Чтобы они видели, что умеем воевать. По нашим координатам артиллерия нанесла удар… После чего противник пригнал экскаваторы и два дня закапывал трупы в общих могилах. У сепаратистов руки тряслись от страха. Многие просто сбежали. К нашим постам боялись на километр подойти…
…Группировка в аэропорту находилась в полном окружении. Мы пробивали коридор, чтобы доставить туда боеприпасы, топливо и продукты. Операцией руководил генерал К.. Перед нашей группой стояла задача выявить силы противника, его огневые средства на пути следования колонны.
Мы свое дело сделали – дали точные координаты: где неприятельские пушки, танки, где устроены засады…
По ним должна была отработать артиллерии. И только после нее колонна на прорыв. Но артиллерия сделала всего несколько залпов… А колонна уже пошла, ее обстреливают, жгут…
Мы выходим на связь узнать что за ерунда происходит? Нас никто не слушает, потому что уже дана команда идти вперед. Потому что еще за день до прорыва министр обороны доложил президенту, что аэропорт разблокирован. И это попало в СМИ.
Колонна добралась до аэропорта с потерями. После чего кольцо окружения снова закрылось. В западне оказались и гарнизон аэропорта, и колонна, и две группы спецназа.
Началось методичное уничтожение войск внутри котла. Необходимо было срочно восстановить коридор. Тогда весь наш отряд, все кто находились на базе, взяли свое штатное оружие и пошли в штаб. Мы пришли и поставили ультиматум: если вы ничего не сделаете, чтобы прорвать кольцо окружения, мы вас всех расстреляем. Здесь же. На следующий день они разработали план операции по деблокированию аэропорта.
План был неплохой, и сначала все шло по нему… Коридор восстановили, бОльшая часть войск вышла из окружения. Как вдруг поступила команда сворачивать коридор, по которому отходили войска…
В этом коридоре ключевым был блокпост, который стоял на дороге, в низине между двумя населенными пунктами, занятыми боевиками и российскими десантниками. Блокпост держал дорогу, ведущую в аэропорт. Мы находились рядом, когда вдруг поступила команда отходить. В это время противник яростно атаковал блокпост, и мы решили присоединиться к его защитникам.
Там стоял "Айдар", взвод 80-й бригады, и три танка первой танковой бригады. Эти танки вскоре удрали…
Враг подошел очень близко, на расстояние двух десятков метров. Кричали "Сдавайтесь!". Кидали в нас гранаты. А в это время рядом, в километре от поста на господствующей высоте находился наш командир полка с отрядом спецназа.
Мы просили помощи – подкрепления, боеприпасов, а он просто развернулся и уехал. В спешке забыли одного солдата. Он спрашивал, что ему делать, поскольку все сбежали…" Очень трудно ответить на такой вопрос солдата, когда поле боя оставил командир…
Во время того боя было уничтожено 78 человек живой силы противника. Мы отстояли блокпост; и взяли одного пленного. Нас обещали наградить, но не дали ничего. После боя мы поехали в штаб к генералу К., и сказали все, что думали. О дурацком размещении блокпоста в низине, когда на соседних господствующих высотах можно было организовать огневые точки и контролировать дорогу; о внезапном сворачивании коридора; о преступных командах отступать…
Генерал посоветовал держать эмоции при себе… А потом "зарезал" наши награды.
В летние месяцы войны группа постоянно находилась на задании. Войска шли вперед, нужна была развединформация. В районе аэропорта группа работала на износ. Почти не ели и не спали. Неделями. Зато мы знали, где находится противник, какие у него силы и огневые средства…
Мы знали, какие колонны и где переходят нашу границу; мониторили информацию в Краснодоне, в Ровеньках, в Красном Луче, Стаханове, Алчевске. И тут говорят, что засекли в этом районе непонятно чью разведгруппу, скорее всего противника… Разрешите открыть огонь на поражение? И генерал Б. спрашивает нашего командира: не ваши ли это люди в этом районе? А он смотрит на карту, и я не понимаю, где он сам находится…
Однажды мы получили ценные разведданные о сосредоточении крупной группировки войск противника, докладываю командиру. Он говорит: это хорошо, но меня это мало интересует; мне поставлена задача разведать совсем другой район. Что на это можно возразить?
Наш командир очень высокого мнения о себе. Мы, простые бойцы, для него никто. У нас нет связей, нет денег. За нами никто не стоит.
В мирное время, чтобы стать командиром элитного полка спецназа, надо было иметь хорошие связи. Армия тогда никому была не нужна, и эта должность была карьерной, статусной, хлебной...
Но началась война, и оказалось, что наш командир - человек некомпетентный. Сначала мы этого не понимали, потому что с ним даже не встречались, не имели собственного представления об этом человеке. Потом вдруг он приезжает, отдает приказ отходить в сторону противника, бросает тебя на поле боя… - все это выглядит более, чем странно…
Задача командира спецназа – развивать его, заниматься боевой подготовкой, идти в ногу со временем, идти на шаг впереди противника… Командир должен организовывать боевую работу, обеспечивать подразделение снаряжением и оружием, постоянно учиться сам, и учить воевать подчиненных…
Командир должен подбирать людей, жить и воевать с этими людьми. Спецназовцы не должны листья собирать, и заниматься хозработами… Они должны постоянно учиться воевать. Люди должны бежать из полка не потому, что они ерундой занимаются, а потому что в полку большие требования, потому что им тяжело, и они не справляются. Должна быть каждодневная физическая подготовка, огневая подготовка, специальная подготовка… Все это обеспечивает, и за все это отвечает командир.
Командира нет в подразделении – в прямом и переносном смысле. Нет на фронте уже полтора месяца. Такое ощущение, что ему все равно – где ты есть и что с тобой происходит. И мне уже тоже все равно и что он делает. Главное, чтобы не мешал заниматься нам своей работой - воевать.
От нашей работы противник несет большие потери. Как-то нам поступило письменное предложение от сепаров "работать вместе" за большие деньги. Хотели заплатить несколько десятков тысяч долларов за план размещения наших войск. Мы – люди вежливые. Ответили залпом "Смерча" по штабу этих сепаратистов.
Спасибо артиллеристам.
Служба в армии никогда не была доходным делом для обычных бойцов. При этом, чтобы "выбить" угол в малосемейном армейском общежитии, переоборудованном из старой казармы, надо заплатить несколько тысяч долларов. Чтобы получить положенную тебе "бесплатную" квартиру – придется "дать на лапу" треть ее стоимости. Квартирные очереди практически не двигаются, но "нужные люди" жилье от государства всегда получают.
Форму я купил за свои деньги. Тепловизоры, бинокли, телескоп, средства связи – все это от добрых людей… А что дало государство? Что сделал командир?.. Командир, когда мы сюда ехали, сказал: если у вас чего нет – ищите спонсоров, пусть покупают…
Наша группа получила от командования только один ночной прицел. Тепловизоры нам передали волонтеры. Бинокли покупали сами. Трубу (телескоп) нам купил директор детского садика. Дал денег, мы купили и показали ему счет.
Еще один человек хотел передать нам свое охотничье ружье, по сути – хорошую снайперскую винтовку, но командир захотел оформить ее на себя. Можно было получить много таких винтовок от спонсоров, надо было только сделать специальные разрешения на бойцов. Командование этого сделать не захотело.
Спонсоры передали в часть 5 автомобилей пикап. Из них в строю остались три, еще на одном уехал командир, один пикап куда-то пропал. Запчасти на автомобили мы покупаем сами, ремонт машин делаем тоже за свои деньги.
После очередного обстрела, когда сгорело много нашей техники, командование занималось не восстановлением обороны на участке фронта, они отправляли КАМАЗы с металлоломом скупщикам лома. Восемь КАМАЗов с горелым металлом отправили. На эти деньги можно было бы купить не один тепловизор или беспилотник.
Нам помогают неравнодушные люди, волонтеры. Но очень много этой помощи в полку так никто и не увидел. Поэтому люди теперь помогают адресно, обходя командование – каждому отдельному бойцу лично в руки.
Некоторых благодетелей и волонтеров уже на территорию воинской части не пускают. Они долго помогали, давали, все, что просили. Потом, заметив, что их помощь не доходит до бойцов, стали ругаться с командованием, и им запретили приезжать и приходить. Они продолжают помогать, но уже за забором...
Недавно вышло распоряжение: все автомобили – и подаренные, и трофейные, поставить на учет. Для чего это? Для порядка, понятное дело. Но теперь эти автомобили можно будет просто списать по остаточной стоимости и продать своим людям за копейки. Уже легально.
Предатели, трусы и дураки
Предатели есть. Их много в штабах. Они работают аккуратно: числятся героями, получают награды, дают интервью, а между делом предают Родину. Они не прокалываются, потому что сама система круговой поруки их не сдает.
Эти люди привыкли в любой ситуации зарабатывать деньги. Раньше дерибанили военный бюджет, распродавали военное имущество. Теперь они зарабатывают на войне.
И не важно, кто платит.
Бывает так: ставится какая-то задача, мы выходим в заданный район, а нас там уже поджидает спецназ ГРУ или группа попадает под плотный минометный огонь.
Как-то нам сказали, что мы в 18:00 должны быть в таком-то квадрате, на опушке. Ребята прибыли раньше, и остановились в полукилометре от заданной точки. И ровно в 18:00 эту опушку накрыли "Грады"…
Когда нами руководит начальник разведки, мы почему-то попадаем в опасные ситуации. Как только он отъезжает с фронта, их становится значительно меньше.
Мы часто наблюдаем, что награждают людей, которые вообще не были на фронте. Человек, например, награжден 14 августа, а его до сентября никто не видел.
Помните случай в самом начале войны, когда спецназ под Славянском российские ПЗРК взял?… Тогда еще министром обороны был Коваль. Он наградил командование, присвоил внеочередные воинские звания, дал именное оружие… А та группа, те ребята, которые реально имели отношение к операции, не получили ничего.
Нам мешают воевать дураки и трусы. Говорим командиру танкистов: надо переместиться на пятьсот метров, и поддержать огнем наш блокпост, который сейчас ведет неравный бой с противником. Нет, отвечает танкист - у нас приказ стоять здесь, и ни во что не вмешиваться. А пацаны в это время гибнут…
Если ты выполнил идиотский приказ – молодец. Даже если угробил людей и технику. Две трети потерь техники – это небоевые потери: броня была либо сожжена во время обстрела, потому что ее оставили в открытом месте, либо танки были просто брошены при отступлении.
Мы много раз просили рассредоточить технику, выставленную, как на параде, в опорном пункте недалеко от аэропорта. Было очевидно, и наши разведданные это подтверждали, что противник попытается ее уничтожить.
Танки и БТР надо было рассредоточить, укрыть, а нам отвечали: зачем напрягаться? Все равно прилетит вражеский беспилотник, и они узнают, что мы технику переставили…
Я постоянно задаюсь вопросами. Почему нельзя рассредоточить и замаскировать технику? Почему нельзя занять господствующие высоты? Почему нельзя сразу же открыть огонь на поражение, как только мы выявили огневые точки противника?
Почему мы каждый раз ждем крови? Нашей крови… Зачем вообще воевать, если мы боимся это делать? Давайте просто соберемся в кучу, и пусть нас всех расстреляют.
Вот еще один пример.
На Донбассе есть село К. Местный священник построил там церковь, развивал казачество. Когда начались боевые действия, он стал сепарским атаманом.
Из церкви вынесли иконы, она превратилась в казарму. Церковь стоит на скале и построена из скального материала. Под ней много катакомб, где прячут оружие и боеприпасы.
Гарнизон крепости – четыре сотни казаков. Рядом стоят батальоны российских регулярных войск. Есть точная информация об этом. Но никто – ни здесь в штабе, ни в Киеве, не осмеливается дать команду на уничтожение противника. Мол, это же церковь…
Мы были не первыми, кто зашел в аэропорт. И сразу обратили внимание на вышки – с них на 20 километров в бинокль видно, откуда стреляет противник. При этом находиться на этих вышках было вполне безопасно – осколки от мин и снарядов не доставали на большой высоте.
Ни одна вышка, несмотря на страшные обстрелы, не упала. Отличная позиция для наблюдателя. Почему никто из командиров не использовал их до нас?
Мы донесли эту информацию до генерала К. лично. Он выслушал. Сказал "хорошо". И ничего не изменилось.
Бывают совершенно глупые задачи.
Например, кто-то в штабе придумал нам работу – выдвинуться в населенный пункт П., который контролируют боевики, и заминировать дорогу. Дескать, когда наши будут наступать, вражеская бронетехника, если пойдет на помощь, подорвется на этих минах.
Мы выдвинулись к заданной точке, и стали наблюдать за дорогой. Движение было очень интенсивное – все машины шли с включенными фарами. Выбросить мины просто на дорогу было глупо – их бы сразу заметили. Тщательно заминировать дорогу невозможно.
И для чего? На минах тут же подорвались бы гражданские машины, а вовсе не танки.…
Для чего вообще надо минировать дороги, когда их надо перерезать, а противника брать в кольцо и уничтожать? Для чего мы постоянно наступаем "в лоб", тупо бьемся стенка на стенку?
Контрразведка. Этим тоже никто системно не занимается. Не задерживаются лица, которые приветствовали захват власти сепаратистами, помогали им организовывать так называемый "референдум".
Они и сегодня помогают врагу, являясь агентами на подконтрольной нам территории. Все они могут совершенно свободно перемещаться через наши блокпосты, заезжать прямо на позиции, вести разведку против наших войск.
Спецназ
Эта организация должна непрерывно развиваться в ходе войны. Бойцы - учиться, командиры - расти, задачи - усложняться. Боевые задачи во время войны меняются постоянно. И способы их решения должны меняться тоже.
Надо искать нестандартные методы ведения войны. Надо думать, как выиграть войну. Надо работать на опережение: обнаруживать и уничтожать малой кровью противника еще до того, как он нас атакует.
Надо быть в курсе всех событий. Не может спецназ находиться на базе в тылу, и время от времени делать "прогулки" в разные районы фронта. Надо знать обстановку в заданном районе. В этом районе надо жить. Вести агентурную, диверсионную работу, поддерживать партизан, применять беспилотные летательные аппараты.
Беспилотник может за считанные минуты залететь туда, куда группе надо идти полдня, избегая растяжек и засад…
Нам очень нужно бесшумное оружие. В полку такого оружия нет. Я забрал со склада последние единицы. Почему нельзя заказать это оружие в достатке? Мы ведь спецназ, нам это необходимо!
Нам нужны крупнокалиберные пулеметы на треноге, которые можно ставить в кузов пикапа, и делать набеги на вражеские блокпосты и позиции. Нужны легкие минометы для диверсионной работы.
У противника все это есть. Вражеские ДРГ активно работают в нашем тылу. Почему мы не должны делать то же самое?
Ведь это очень важно: показать всем этим русским "добровольцам", казакам, всей этой вате, бандитам, что они не могут чувствовать себя вольготно на нашей земле. Наша земля должна гореть у них под ногами.
Уровень подготовки полка очень низкий. Чтобы там ни говорили, что мы спецназ, и все такое… У нас ничего общего со спецназом нет вообще! Только название.
Я не считаю себя великим спецназовцем. Когда-то хотел им стать. Но когда увидел, что реально творится в нашей армии, увидел, что важнейшее дело – защита Родины – никому не нужно, я плюнул и ушел.
Вернулся на службу, когда началась война. Это моя гражданская позиция.
Я думал, что мне будет тяжело, придется много тренироваться, чтобы быть с остальными бойцами на одном уровне. Но оказалось, что никакой подготовки в полку нет. Ни физической, ни огневой, ни специальной… Есть, конечно, ответственные люди, которые сами занимаются, тренируются, но нет системы. Полный бардак.
Кроме нашей группы есть и другие, которые ходят на задания. Но это все какие-то разовые задачи, иногда взятые с потолка.
Например, ставится задача подорвать танк. Его прячут в населенном пункте, откуда он время от времени выезжает, обстреливает наши позиции. Это задача для спецназа. Но танк охраняет целая орда боевиков, близко к нему не подойдешь, можно положить всю группу.
Проще, дешевле и эффективнее использовать беспилотник, и по выявленным координатам наносить огонь артиллерией. Задача спецназа – не подорвать один танк, а выявить силы противника, узнать его планы, предотвратить вражеское наступление. Но у нас не мыслят стратегически…
Чтобы сделать спецназ боеспособным, не надо ничего придумывать. Все давно уже прописано в наставлениях, подготовленных еще при Советском Союзе.
Во время войны на базе спецназа должны быть созданы центры агентурной, диверсионной, партизанской работы. Надо заниматься радиоразведкой. Вести разведку с БПЛА.
Каждая группа должна быть закреплена за определенным районом, работать в этом районе и все там знать. Надо мониторить ситуацию на местах постоянно. Общаться с войсками на передовой. Общаться с местным населением. Это тяжелая, постоянная работа, которую нельзя оставить ни на один день.
Надо подбирать людей. Подбирать по профессиональным качествам. Спецназ – это не только мускулы и выносливость. Спецназ – это мозги. А у нас не берут в спецы людей с плоскостопием. И не важно, что в голове у человека, насколько он может быть полезен.
Необходимо эту систему ломать. Нам нужны хорошие психологи, айтишники, люди с экстрасенсорными способностями. Просто гора мускул – это не спецназ. Спецназ – это нестандартные люди.
Многие думают, что если боец побывал ранее в горячих точках, участвовал в миротворческих миссиях, то он хорошо подготовлен. На самом деле, большая часть наших миротворцев ездили в командировки во вполне спокойные места. Ездили зарабатывать деньги.
Желающих поехать всегда было много, и на этом хорошо нагревало руки высокое начальство. Чтобы получить желанную командировку, надо было "занести" 3 -7 тысяч долларов. Покупались не только места в миротворческих миссиях, но и должности, звания.
И вот теперь вся эта военно-коррумпированная система пытается воевать… Или – по-прежнему зарабатывать?
Военное дело, как и любая другая профессия, - серьезная наука. Ставки здесь очень высоки. Чтобы успешно воевать, а тем более командовать войсками, человек должен иметь определенные качества, знания, опыт, талант.
У нас же за все годы независимости карьерный рост в армии делали в основном люди, угодные начальству, которые вместе с ним наживались на утилизации техники, разворовывании армейского имущества.